Иосиф Дискин - Кризис… И всё же модернизация!
Эта довольно длинная цитата основоположника теории трансформации вызывает явные ассоциации с ситуацией в России на рубеже XIX и XX веков, в СССР в 30-х годах. Это сходство не случайно - оно подтверждает наличие закономерностей, понимание которых может (при желании считаться с ними) снизить издержки реформирования, и тем более избежать кризиса.
Соответственно искомый позитивный результат социальной трансформации заключается в том, что введенные в ходе модернизации институты приходят в социокультурное равновесие с изменившимися моделями социального действия. Напротив, рост напряжений в ходе адаптации приводит к негативной оценке вводимых институтов. Социокультурный «зазор» между такими институтами, с одной стороны, и социальными практиками - с другой, перерастает в отторжение. Возникшие напряжения быстро превращаются в модернизационный кризис.
Социокультурные трансформационные напряжения
Один из ключевых факторов трансформационных напряжений - напряжения социокультурные. Эта массовая проблематизация (т. е. превращение в проблему, в предмет сомнений) социальных ценностей оказывает существенное воздействие на доминирующие модели социального действия. Результат - перемены в неформальных нормах и, соответственно, институциональные дисфункции. Социокультурные трансформационные напряжения ставят под сомнение статус формальных институтов, подрывают их легитимность. Этим создаются предпосылки для оппортунистического поведения социальных субъектов. Дальше развилка: либо адаптация, либо кризис, радикально меняющий структуру ценностей.
Авторская гипотеза состоит в том, что источниками возникновения социокультурных напряжений являются:
• накапливающиеся в течение длительного времени противоречия между меняющейся социальной практикой, с одной стороны, и законсервированными социальными институтами - с другой (легко увидеть близость этой позиции к марксистскому подходу к анализу социальных изменений. Отличие нашего подхода - введение социокультурного измерения соответствующих напряжений);
• массовая проблематизация базовых социальных ценностей, связанная с поисками метафизических оснований социального бытия. (Ее масштабы и глубина могут быть непосредственно не связаны с напряжениями, вызванными рациональной оценкой наличной социальной практики. Их причиной может стать миссионерская или пропагандистская деятельность, изменяющая интерпретацию и источника, и масштаба существующих в обществе проблем. В основе такого взгляда лежат веберианские теоретические подходы.)
Формирование большинства трансформационных напряжений определяется конкретным социально-историческим и социокультурным характером эрозии традиционного общества. Одним из наиболее распространенных объектов трансформационных исследований является переход от традиционного к модернизованному обществу. В рамках такого перехода по преимуществу и реализуются модернизационные проекты. В этом смысле трансформационные изменения, как уже отмечалось, выступают внешней ограничительной рамкой для модернизационных проектов.
Такое понимание трансформации вовсе не означает, что она - лишь пассивный ограничитель модернизационных проектов. Модернизационные проекты, активно меняющие институты, создают благоприятные возможности одним моделям социального действия, конкретным социальным практикам и закрывают дорогу другим. Этим самым они активно воздействуют на всю социокультурную ситуацию в обществе. В результате вся прежняя иерархия ценностей ставится под вопрос. Практически неизбежна ее перестройка, в той или иной мере меняющая ход трансформационных процессов, очень часто ведущая к социальному кризису.
Сказанное вовсе не означает, что возможны лишь негативные сценарии. Напротив, успешные модернизационные проекты практически всегда связаны с обращением к тем позитивным ценностям, которые уже остро проблематизированы наличным обществом, но не находят поддержки со стороны действующих институтов. Собственно, институты конкурентного рынка и демократии исторически прокладывали себе дорогу, опираясь на актуализированные ценности индивидуального выбора и ответственности, предприимчивости и инициативы.
Аналогично выживание реформ 90-х годов, несмотря на все их издержки, было связано с их обращением к крайне актуальной ценности индивидуального активизма, блокированной предшествующим режимом. Ключевые, наиболее активные и влиятельные слои общества были готовы отбросить все иные критерии оценки развития при сохранении недавно полученных возможностей вертикальной мобильности и самореализации. При этом следует отметить, что в нашем обществе имеются и кардинально отличные взгляды на итоги реформ, исходящие, прежде всего, из ценностей социальной справедливости в их прежней, в основном уравнительной интерпретации.
Важный урок ранее реализованных модернизационных проектов, рассмотренных в их трансформационном измерении, состоит в том, что успешно обращение лишь к актуальным массовым ценностям, а не тем, которые дороги самим реформаторам. Это, прежде всего, намек нашим либералам. Они никак не могут ни понять, ни смириться с тем, что либеральные ценности не являются сегодня самыми актуальными для наиболее влиятельных групп. (Но это совсем не означает, что у либерального проекта вовсе нет перспективы в России.)
Более того, без инкорпорирования либеральных ценностей в этическую основу российского общества у российской модернизации нет перспективы. Но при этом либеральная индоктринация вряд ли может быть непосредственной и очень быстрой. Здесь необходима сложная идеологическая операция, доктринально увязывающая основные либеральные ценности с теми, что уже вошли в ценностный фундамент российского общества.
Таким путем, лавируя, меняя «галсы», но сохраняя общие стратегические ориентиры модернизации, можно скорректировать трансформационные рамки с целью создания более благоприятных предпосылок для реализации модернизационного проекта. Однако возможности подобного социокультурного проектирования сильно ограничены опасностью затронуть актуальные, «священные» для большинства базовые социальные ценности. Как только такие актуальные ценности оказываются под угрозой, включаются мощные защитные мобилизационные механизмы.
Как уже отмечалось, большинство модернизационных проектов привязано к переходу от традиционного к модерному обществу, связанному с мощными макросоциальными напряжениями. В силу этого необходима модель их преодоления. Эрозия традиционного общества связана со снижением регулятивной роли норм и традиций и, в идеале, с постепенным развитием модернизованных механизмов макросоциального регулирования, все более основывающихся на универсалистских ценностях и личностном рациональном выборе. Но снижение регулятивной роли традиционных ценностей и норм и усиление роли универсалистских ценностей редко проходит синхронно, с сохранением общего уровня социальной интеграции и макросоциального регулирования. Даже в тех случаях, как это было в истории России, когда процесс такой смены механизмов осуществляется в течение очень длительного времени, «сверху вниз», возникает достаточно длительный период общего ослабления макросоциальных регулятивных механизмов [24]. (В случае России это ослабление имело еще и другие корни, которые будут обсуждены ниже.)
Общество, в лице субъектов, способных на социальную рефлексию, воспринимает подобную ситуацию как религиозный или моральный кризис. История Древнего Рима дает немало прекрасных примеров страстных обличений «утраты республиканских доблестей», «морального падения Рима».
Другим источником социокультурного трансформационного напряжения является резкое падение значимости универсалистских ценностей, часто лишь недавно сменивших «традиционные» и еще не успевших прочно укорениться в качестве социальных регуляторов (Россия 17-го, Италия 20-х, Германия 30-х годов ХХ века). 90-е годы в России также являются хорошим примером существенного снижения регулирующей роли универсалистских ценностей. Этот кризис был крайне обострен тем, что базовые социальные ценности в нашей стране были тесно связаны с главенствующей идеологической доктриной.
Дискредитация коммунистической идеологии создала серьезный регулятивный вакуум, воспринятый как нравственная катастрофа. В дальнейшем произошло «расклеивание» ценностных элементов, действующих в основном в государственно-политической сфере, с одной стороны, и идеологически нейтральных ценностей, действующих по преимуществу в партикулярной сфере, - с другой. При этом универсалистские ценности, чаще связанные с жизнью государства, приобрели в большой мере парадный характер. Партикулярные ценности, для «своих», действующие на наиболее важном для того времени «жизненном» уровне, напротив, повысили свою регулятивную значимость.
